mmavochka

21 марта, в День поэзии, по приглашению Саши Переверзина приму участие в презентации журнала "Пироскаф". Вечер пройдёт в музее Серебряного века (Дом Брюсова). Начало в 19:00.

Иногда покупаю те книжки, о которых все говорят и пишут. Покупаю и не читаю, потому что чаще важнее прочитать что-то другое. Вот лишь сейчас дошла до «Колец Сатурна» Зебальда и чуть не бросила после первой главы, т. к. по личным причинам, озвучивать которые у меня нет желания, расплакалась. При этом я читала и думала, что давно уже не получала такого удовольствия от книги. Наверное, до этого – лишь от «Пиранези» Сюзанны Кларк. Чтобы удовольствие было чистое, беспримесное и полное. И удовольствие, и печаль.

( Read more...Collapse )

Вчера принесла с работы две книжки из серии «Библиотека всемирной литературы» (если точнее, из второй серии, 73 и 74 тома). Шла по улице и думала, что вот скажи мне кто лет десять назад, что я за какой-то непонятной надобностью потащу домой в промозглом тёмном ноябре два тома «Былого и дум» Герцена, и я покрутила бы пальцем у виска. А тут минут за десять до конца рабочего дня открыла наугад и пробежала глазами кусочек – восхитительно романтичный, с вкраплениями на французском, с этими трогательными сносками с переводом от редакции, и вот уже руки сами складывают эти тома в пакет – от дождика подальше.

( Read more...Collapse )

Год прошёл без книг. Литературы было много, но больше детской или о детской, по библиотечному делу, и всё в итоге – не то. А тут всё закончилось, вроде можно выдохнуть (пока нельзя), и скидки везде предновогодние. На сайте НЛО столько новинок, что можно забыть и о некупленных когда-то, но всё ещё находящихся в списке желаемого старинках. И вот я уже подсчитываю грядущие убытки, а потом тяну руку пощупать уже купленное, но ещё нечитанное. Год хотя и прошёл без книг – без чтения книг, но не прошёл без покупки книг. Ближе всего – буквально руку протянуть к полке справа – Зебальд, адмаргинемский Целан, мифовский «Страх» и «Посмотри на муравьёв» Айзенберга. Последняя в действительности мною читается постоянно перед сном. Ещё не успела выключить комп, выйти из-за стола, но уже дела завершила, и пора провернуть все эти предсонные ритуалы (соблюдайте их, чтобы легче было засыпать, пишут везде те, кто, видимо, соблюдают и спят лучше меня), а я тяну руку и открываю книгу. Сперва читаю с самого начала, потом открываю наугад. Батюшки, какая бумага! Она всё ещё восхитительно пахнет влажным картоном, и вот это я, кажется, читала вчера.

Сегодня же на «Втором двойнике», на словах «бедность перешла черту, каждый доллар на счету» вспомнила, как несколько дней подряд года два-три назад ходила то одна, то с А. по одному маршруту. Я поместила его в треугольник и звала «почта-больница-рыба». Три точки на карте теснились, потом разъехались, все линии поломались, возникли новые точки, и пошло сворачивание к молодому дубку, заглядывание в окна пивнушки, рисование на снегу подвальных козырьков, поедание смородинового мороженого в тени изъеденных лип, изучение багровой живой изгороди у храма, пинание гальки у кладбищенской гостиницы и т. д., и т. п. Но где-то между рыбой и почтой мне встречались клёны, кем-то брошенные оконные рамы и черта бедности. Черта была проведена неизвестным тревожным писателем на пешеходном тротуаре между клёнами и рамами и поименована, чтобы проходящие точно знали, что за черту они пересекают. И каждый раз, пересекая эту черту (туда и обратно, туда и обратно), я восхищалась чужой нативной гениальностью и простотой исполнения, потому что не было возможности уйти от бедности. Ещё размышляла, сколько ежедневно там проходит людей, все ли они смотрят под ноги (потому что рамы отвлекают от всего остального) и что думают о черте.

Вот так обычно и нарушаются предсонные ритуалы, вот так и спят некоторые, не будем показывать пальцем, мало и плохо. Вот так даже стихи не дочитывают, а бросаются записывать что-то совершенно ненужное о давно уже исчезнувшей, стёртой дождями и снегами черте. А как это звучит, да? Исчезнувшая черта бедности. Немыслимо, невозможно. Кто-то, не кто-то, а К. совсем недавно мне рассказывала об исчезновении трёх миллионов бедных. Это тоже звучит немыслимо-невозможно. Так только снег по весне должен исчезать, снег и пирожное к чаю, а не люди, пусть они и являются в какой-то момент времени всего лишь частью статистики.

Дублирую сюда из вк.


22 мая в 18:30 в ПЕН-клубе мы с Летой Югай по приглашению Валерия Шубинского прочтём свои стихи. У меня ничего нового не будет, а вот у Леты не так давно в «Воймеге» вышла книжка «Вертоград в августе».

Хотела выбрать из неё стихотворение для привлечения внимания, но не смогла остановиться на одном. Ну и с трудом представляю стихи из этой книги в посте такого формата.

Лета – лауреат премии «Дебют»(2013), ученый-фольклорист и этнограф, доцент Либерал Артс РАНХиГС, художник. Сейчас живет в Москве.

Приходите послушать-поговорить. Вечер состоится по адресу: Думская улица 1-3, вход там, где вывеска «Музыкальная школа им. Римского-Корсакова, 5 этаж.

Вход – свободный.

Слушала последний альбом группы Ploho и в какой-то момент поделилась с А., что весь он какой-то цоевский. А. решила окончательно всё испортить, добить, сказала, что «Добрые люди» – это вообще Земфира с «мои колени замерзли, и что-то важное между».

Ищу что-нибудь на весну, переслушиваю прошлогоднее, проверяю, кто что написал, но нет каких-то точных попаданий под настроение. Отчасти из-за этого опять по утрам брюзжу. Вроде бы весна, на работе в окна заглядывают нежные оперяющиеся ветки, апрельская пыль пахнет влажно и глухо, но чего-то всё равно для глубокого дыхания не хватает.

( Read more...Collapse )

Мне бы хотелось, чтобы слюна появлялась во рту не на воспоминании о кислом вкусе лимона, не на мыслях о еде и о самой слюне, а на щедром и вымогающем, выпрашивающем слове «любви», чтобы что-то (волнение?) мешало произнести всё внятно и «любви» превращалось в «льюи», в обманчиво мягкую атласную ленту, в ласковую удавку, чтобы за эту буквенную сладковатую кашу во рту было стыдно, чтобы хотелось всё поправить, произнести вновь непоправимо отчётливо, но не было возможности или, как некрасиво говорится, второго шанса, а было бы только состояние кратковременной гипоксии, ощущение, что ты заложник, безвыходность и отчаяние, а потом – только смерть или эйфория. Но у меня сегодня выходной, отключенные будильники, передышка, настоящая – совсем без сладости – каша на кухне, обычное утреннее слабое ощущение голода, притупленное кофе, не самый лучший прогноз погоды на завтра, а после завтрака – отложенные, обязательные к просмотру лекции, быть может – конспектирование, а в перерывах всё те же еда и уборка, потому что домашние дела тоже были отложены, и вот как-то всё это параллельно с ясным апрельским небом, щедрым солнцем, слепящей синевой… А такое небо и такое солнце у нас бывают лишь в апреле. Летом подобная ясность не держится несколько дней подряд, а в многодневную жару всё подёрнуто отвратительной пеленой смога, и город превращается в паучий кокон. Даже сейчас мысленно вижу эти слоистые едва заметные пласты облекающего все предметы воздуха, и тянет встряхнуться, сбросить с себя что-то липкое и душное. Но пока апрель, и завтра обещают дождь со снегом. Возможно, это даже будет хорошо.


( Read more...Collapse )

Чёрная тень моей памяти – ты
вслед за приветствием из темноты
молча скользишь коридором.

Не знаю,
как задержать
и каким разговором.

Кажется, время назад потекло,
и под ногами секунды стекло
хрустнуло. Не удержаться над бездной.
Я притворяюсь любезной.
Но бедной,
бедной и жалкой опять предстаю.

Выбери детскую радость мою.

Этой весной в одиночестве хора
я притворяюсь, что тоже пою.

Нет этих точек, в которых могли бы
мы пересечься, но воздуха глыбы
сходятся, и в голубой глубине
я притворяюсь, что неравнодушен,
неравнодушен кто-то ко мне.
24.03.2021

Как море волнуется, море волнуется… три
секунды на то, чтобы сердце сгорело внутри,
и тенью улыбка скользнула, а может, и нет
скользящей и зыбкой

улыбки

улыбки

улыбки

в ответ.

Вот в лодочке смысла и в символе-скобке
плывёт в неизвестность простой человек,
везёт красоту в деревянной коробке,
везёт апельсины и розовый снег.
Горят фонари и сверкают сугробы,
короткая жизнь увлекает на дно,
и свой микромир открывают микробы,
и белые пятна – его полотно.
Люблю путешествий дорожную смуту,
случайные встречи, попутчиков, даль,
которая длит бесконечно минуту

и тянет

и тянет

и тянет

печаль,

как серую нитку. То гладко, то сладко,
то гибельно, то не пройти узелка.
Возьми золотой апельсин, лихорадка,
бока холодны его, сущность легка.
28.03.21

Небо с намёком на ясную погоду, дождь, который идёт и идёт.

Месяцами не могла снять бафф, почему-то тянула и ждала, что поверх появится новый тэг. И опасалась этого, да, ведь тогда не было бы ни беленького облачка, ни безнадёжного протяжного дождя.

Это о красоте городских облезающих заплаточных стен. Больше всего люблю на улицах рассматривать изменчивое пространство письма. Мы уйдём, а оно (не останется, нет) продолжит меняться. Как отражение в потревоженной воде. На миг обретая отчётливость и снова разлетаясь на части.

Но вот такие закрашенные места — это иногда совсем запредельная красота. Если бы я была художником, то, наверное, не выходила бы за рамки абстрактного экспрессионизма, делала бы что-то подобное тому, что появлялось из-под кисти Ротко, но без его цветовой агрессивности, потому что мне нравится выцветание, выгорание, близость к полному исчезновению, призрачность проступающих прошлых отметок. И всё это есть в городе. Коммунальные службы иногда стараются попасть в цвет стен, и тогда получается нечто невообразимое. Бывает, я с трудом удерживаюсь от желания зависнуть рядом с такими спонтанными живописными полотнами и уговариваю себя, что вот так проскользнуть мимо, посмотреть быстро, краем глаза, снисходительно, с высоты своей обыденности, это тоже искусство — искусство наносить себе незаживающие раны, терзать себя в самые неподходящие моменты, мучить себя, напоминая о быстротечности всего, о собственной краткости, о собственной ничтожности.